Она хотела знать, как Иоанн отреагирует на весть о смерти его сына, и подбородок ее снова предательски задрожал.
— Что ты делаешь в Руане? — спросила Манди, чтобы отвлечься от этих мыслей.
— Контролирую закупку продовольствия для отправки его в Орбек, — сказал Александр, посмотрел на покрывало и начал выдергивать висящую нитку из шерсти. На секунду ей показалось, что он хочет сказать что-то еще, но он продолжал вытягивать нитку, слегка сжав губы.
— Я рада, что ты приехал, — сказала Манди. — Но после моего письма я была уверена, что ты не приедешь. — Она играла с ложкой, крутя ее вокруг вырезанного по дереву узора на дне миски.
— Ты сказал, что все уладишь с Иоанном, но как? Ты подвергнешь себя ужасной опасности.
— Риск есть, и было бы глупо это отрицать, но меньший, чем раньше.
— Потому что мой сын мертв? — голос ее, не считая легкой дрожи, был опасно безразличным. — Потому что я не так дорога ему — легче бросить?
Он поднял на нее глаза, прекратил терзать покрывало.
— Не отрицаю, это повлияет на ситуацию, — неуклюже сказал Александр, — но есть и другая, более важная причина, почему я думаю, что он отпустит тебя, — причина, по которой я постучал в твою дверь прошлой ночью.
Он взял ее руку в свою, положив большой палец на ее суставы, на золотые кольца, которые ей подарил Иоанн.
— Я пришел сказать тебе, что Иоанн женился, что в данный момент, по крайней мере, он не видит ничего, что находится за пределами его брачной опочивальни.
Он рассказал ей все, что слышал во дворце прошлым вечером.
— Я хотел, чтобы ты узнала об этом до того, как это будет у всех на устах. Не ради себя, но ради тебя.
Манди посмотрела на его руки, лежащие на ее руках, и почувствовала тяжесть. Он не говорит всей правды. Он пришел и ради себя тоже, но она не держала на него за это зла. Мысль о Иоанне в постели со своей невестой-ребенком наполнила ее печальной усталостью. Она вдруг обнаружила, что ей было все равно, потеря детей Иоанна была намного большей раной, чем потеря самого Иоанна. В самом деле, ей показалось, что из нее словно занозу вытащили и наконец она смогла снова чувствовать. Она глубоко и неровно вздохнула и посмотрела на него сквозь застилаемые слезами ресницы.
— Мне нужно время, чтобы все пережить и вылечиться. Я не могу дать тебе…
— Все время на свете — твое, — перебил он ее на полуслове.
Опустив глаза, он ослабил свою хватку, словно вдруг осознав, что напряжение в пальцах идет вразрез со словами.
— Обещаю настолько, насколько, по твоему мнению, стоит слово мужчины.
— Твое я ценю намного больше, — ответила она, улыбаясь со слезами.
Прежде чем он успел ответить, вошла матушка Гортензия. Она запыхалась от подъема по лестнице и колыхалась, как качели.
— Я сказала: отнеси ей бульон, а не оставайся на ночь. — Она покачала указательным пальцем перед Александром. — Теперь ты должен уйти. У меня и госпожи женские дела.
Чувствуя себя ребенком, пойманным на воровстве пирогов в дверях булочной, Александр поднялся и, естественно, незамедлительно встал во весь рост над матушкой Гортензией. Ничуть не испугавшись, она пронзительно посмотрела на него.
— Я отвозила на рынок быков побольше тебя, — сказала она. — Да и, наверно, мозгов у них было тоже побольше. — Она подтолкнула его. — Иди-иди, твой сын постоянно спрашивает о тебе. Говорит, что ты обещал научить его владеть мечом.
Она щелкнула языком, выражая тем самым, что думает об этой идее.
— И не смотри на меня так. Как только я увидела его, я поняла, что он твой.
Александр и Манди обменялись печальными взглядами. Наклонившись, он поцеловал щеку любимой.
— Господи, какая бы могла получиться из нее теща, — пробормотал он.
— Что ты сказал? — матушка Гортензия чуть подалась вперед, с подозрением глядя на него.
— Я сказал, что ради Манди я лучше уйду, — ответил Александр с невинным выражением. Повернувшись, он шагнул вперед и поцеловал старушку в сухую жесткую щеку.
— Миледи, — сказал он и подошел к занавесу. — Мне нужно ехать в Орбек завтра, но я вернусь забрать вас до праздника св. Михаила… обещаю.
Поклонившись, он вышел.
Женщины прислушивались к его шагам по лестнице и к его голосу, когда он разговаривал с Флорианом внизу. А Гортензия нежно погладила свою щеку.
— В последний раз мужчина поцеловал меня на празднестве, когда мне было тридцать пять, — сказала она. — Да и то не был таким красивым, как твой.
Она опустила руку и проковыляла к кровати.
— Ты останешься с ним?
Манди втянула нижнюю губу.
— Думаю, да.
— И думать не надо, — высказала матушка Гортензия свое мнение и сняла простыни. — Не могу понять, почему вы не вместе сейчас. Так, посмотрим-ка.
Пока матушка Гортензия смотрела на количество потерянной крови, Манди вкратце рассказала ей о своей жизни на ристалище, о встрече с Александром и о причине, по которой они расстались.
Матушка Гортензия подвигала беззубым ртом.
— Да, доверие очень легко предать, — проницательно сказала она, — однажды потеряв его, очень трудно восстановить и простить. Но вы оба были слишком молоды, вам нужно было еще многому научиться.
— Он говорит, что с тех пор не был с другой женщиной.
— Ты веришь ему?
Манди нахмурилась, пробираясь сквозь дебри своих мыслей.
— Да, — сказала она после короткой паузы. — Александр никогда не лгал мне, иногда, возможно, сглаживал правду или держал за зубами язык и выглядел невинно, но никогда не лгал.
Она взглянула на старушку.