Победитель, или В плену любви - Страница 54

Какое-то время Манди не понимала, что он умер, — ведь тело было еще теплым и податливым, и кроме струйки крови, вытекшей из уголка рта, ничто не указывало на ранения.

— Папа, — повторяла Манди, припав к его утихшей груди. — Папочка, я здесь, очнись!

Но он никак не реагировал на ее мольбы, а полоска крови на серой коже быстро подсыхала.

Манди попыталась поднять его руку — она поддалась, но когда девушка отпустила, то рука так и замерла, чуть согнутой.

Манди несколько раз сильно встряхнула головой — нет-нет, не может быть, это ошибка, он вовсе не мертв… Но за свою короткую жизнь Манди пришлось повидать уже немало смертей, чтобы из глубины души поднялось отчетливое понимание: отец умер, оставив ее одну-одинешеньку.

Харви мягко коснулся ее руки.

— Позвольте перенести его в шатер. — В его низком голосе дрожали слезы.

— Что, тело мешает состязаниям? — спросила она, уязвленная, — и стремясь сама уязвить побольнее.

Громадное тело Харви вздрогнуло.

— С тем, чтобы вы могли спокойно предаться печали, — сказал он с укоризной.

— Спокойно? — переспросила она с непередаваемым сарказмом.

— Послушайте, девочка. — Харви протянул руку, но Манди отдернулась и повела плечиками, всем видом показывая, как не хочет его прикосновения. И Харви, расстроенный и огорченный, отошел в сторону.

Александр тем временем подозвал нанятых носильщиков и с ними вместе приступил к обычным хлопотам.

Манди наблюдала, как они перекладывают тело на носилки, прихватывают веревками и скрещивают руки на мертвой груди. Отец Руссо кружил вокруг, как стервятник. Из глубин своей сутаны он извлек фляжку вина, изрядно приложился к горлышку, а остаток вылил в руку и окропил тело Арнауда, невнятно бормоча молитву. Манди едва не стошнило.

Александр сунул расстриге серебряную монетку, поблагодарил за его поспешные услуги и с дрожью в голосе попросил удалиться.

Манди шла за носилками через ристалище; шум боя, лязг оружия врывались в уши. Смерть на этом поле была такой обыденностью, что состязающиеся даже минутной паузой не почтили память очередной жертвы.

— Ему даже не позволят обрести упокоение в освященной земле, а причислят к самоубийцам, — сказала Манди, опускаясь на колени возле ложа, на котором возлежало тело, и вглядываясь в восковое лицо мертвого.

Смерть не изгладила разрушений, которые за последние годы наложились на облик Арнауда, не затронув разве что кости. Некогда Арнауд был красивым и сильным человеком; но даже смутного эха этого не могли уловить те, кто застыл в бессменной страже у смертного одра.

Манди печально посмотрела на Александра. Они оба знали, что тех, кого отвергла церковь, хоронят у перекрестков: символ расставаний и встреч — традиция, дошедшая со времен язычества. Там гнили кости преступников, объявленных вне закона, убийц, закопанных после того, как тела долго болтались на виселицах. Иногда священники разрешали хоронить подобных изгоев на кладбищах по просьбе возжелавших оказать милость заблудшей душе родственников, просьбе, непременно подкрепленной изрядным количеством серебра. Манди знала, что для оплаты такой привилегии серебра в отцовском ларце недостаточно.

Александр нахмурился в задумчивости.

— Священник не даст позволения похоронить Арнауда в освященной земле, — пробормотал он. — Но что нам помешает совершить погребение по собственной нашей воле?

— Вы… То есть без разрешения священника?

— Вот именно.

Расширив глаза, Манди посмотрела на Александра. Множество возражений вертелось на кончике языка, но явная смелость предложения заставила замолчать. Богохульство, да; но отсыпать кучу серебра в сундучок какого-то святоши — не большее ли богохульство?

Как будто прочитав ее мысли, Александр добавил:

— Так иногда происходило в Кранвелле: селяне ночью закапывали мертворожденных детей на нашем кладбище. И прежние настоятели закрывали на это глаза: слишком крепкая традиция, которую не искоренить, не вызвав сильного противодействия.

Манди прикусила губу, представив, как ночью, спотыкаясь, они тащат на кладбище тело отца, зашитое в саван. Видение вызвало дрожь; но альтернативой было погребение в неосвященной земле у перекрестка, где днем полно равнодушных проезжих, а по ночам шастают бродяги и пьяницы. Страшно подумать о том, чтобы оставить отца в таком месте. Неужели Бог не поймет веления сердца дочери?

— Вот и поступим так, — сказала она с внезапной решимостью и крепко стиснула кулачки. — Похороним его там, где раздаются поминальные молитвы.

Александр старательно ухаживал за Самсоном. В первое время он заставлял себя относиться к этому делу со всем тщанием, потому что стремился доказать Харви свое умение заботиться о лошадях, но вскоре усердие переросло в настоящее удовольствие. И не меньшее удовольствие доставляло восхищение других рыцарей этим жеребцом.

Самсон стал скакуном самого высокого уровня. Рослый, с недлинным корпусом, мощными бедрами и крепкими ногами, он для жеребца был исключительно послушен каждому движению всадника. Кое-кто считал, что боевой конь должен быть упрям и норовист, но Александр никогда не разделял этого мнения. Если ваша жизнь зависит от животного, которое под вами, то не дай Бог испытать трудности в управлении им!

Работая, Александр негромко посвистывал сквозь зубы. Он считал, что время ухода за лошадью — лучшее для раздумий. Можно было без помех всесторонне взвесить и обдумать пришедшую в голову мысль. Перспектива ночной вылазки на кладбище при городском монастыре отнюдь не радовала. Он и днем-то старательно избегал появляться вблизи святых обителей. А уж ночью, с мертвецом на руках — от этого воображение могло запросто взбунтоваться. Разве что присутствие Харви несколько успокаивало. Поначалу старший брат встретил затею с неодобрением, но все-таки признал, что погребение Арнауда на монастырском кладбище — меньшее из зол.