Победитель, или В плену любви - Страница 63

Его дыхание становилось все отрывистее, он дрожал от усиливающегося желания, и его плоть в ней становилась тверже и словно бы раздувалась.

Манди оторвала губы от его рта и прокричала через сжатые зубы. Ее ногти царапали влажную льняную рубашку Александра и впивались через ткань в сильную спину, когда раз за разом тонкие ощущения пробегали дрожью через ее поясницу. Александр тяжело дышал ей в ухо и с заключительным, мощным выпадом направил себя к экстазу завершения.

Он перевернулся, чтобы не упасть на нее, его дыхание рвалось из горла, его глаза уже закрывались после физического выплеска, в котором соединялись вино, вожделение и удовлетворенная страсть.

Голова Манди продолжала кружиться. Место между ее бедрами горело и пульсировало. Она закрыла глаза и почувствовала себя лучше. Чувство утомления и сон стали окутывать ее, но ей было неудобно.

— Утром, — пробормотал Александр. — Поговорим утром.

— Мне холодно, обними меня.

Он повернулся и сжал ее в своих объятиях. Она чувствовала вино в его дыхании.

— В постели теплее, — пробормотал он.

Вместе они поползли под покрывала ложа, которое когда-то принадлежало ее родителям. Александр приглаживал ее волосы, погладил ее руку и начал храпеть.

Манди плотно прижалась к нему и через миг тоже уснула.

В холоде рассвета Манди пробудилась, дрожащая и одинокая, и немедленно почувствовала несколько неприятных ощущений. Сильно болели глаза, тошнило, и между бедрами чувствовалась унылая, влажная пульсация. Она тихо застонала и перевернулась, желая куда-нибудь исчезнуть.

Покрывало мягко тянулось по ее плечам, передавая теплоту, и на мгновение, растерянная, она подумала о своей матери. Но видение белой тонкой материнской руки было стремительно вытеснено видом длинного указательного пальца на загорелой руке с коротко подстриженными ногтями, и она сжала свои веки в страхе, но было слишком поздно. Другие, отвратительные образы переполнили ее внутренний взор: пальцы на местах гораздо более интимных, чем плечо, — поглаживание, игра на ее плоти подобно музыканту на арфе, пульсация между бедрами, пока она не познала одно только желание и сладость боли.

— Манди? — Голос Александра был встревоженный и мягкий.

Если бы она открыла глаза снова, то увидела бы его виноватый взгляд, но, не способная справиться, она притворилась, что была все еще безразлична к миру. Он уже оделся или она увидит его голым, если поднимет веки? Подкатила тошнота, поскольку она помнила волнообразность их тел вчера вечером в процессе удовлетворения желания. Возможно, это был только греховный сон; возможно, если оставаться с закрытыми глазами, это уйдет и не придется стоять перед холодным светом утра и вещами, о которых она предпочла бы не знать. Она лежала совершенно тихо, вынуждая себя дышать глубоко, пока он не убрал руку.

Было тихо, и она знала, что он стоял над ней, решая, будить ее или нет. Затем он вздохнул.

— Манди, я должен идти и позаботиться о лошадях. Я вернусь позже, и мы сможем поговорить.

Она лежала не шелохнувшись, цепляясь за возможность остаться одной. Александр еще немного постоял, несколько раз шепотом повторив ее имя, потом вздохнул и ушел.

Манди осторожно оторвала голову от подушки и пристально посмотрела через спутанные волосы в серый свет рассвета. В шатре царил небольшой беспорядок, указывая, что она не устроила обычную вечернюю уборку перед сном. Лист пергамента с арабскими цифрами, смело накарябанными коричневыми чернилами, валялся на полу около кровати, а поверх него — ее очеломник.

— Иисусе, — прошептала она и зарыла голову в подушку. Это был сон, сказала она себе, и ничего более, лихорадочный сон, вызванный излишне выпитым вином.

Но когда она повернулась и села, ее тело лишило эту отговорку силы. Кровь текла по внутренней стороне бедер, и внутри что-то влажно пульсировало. Она смогла уловить кислый запах вина, выпитого и пролитого прошлой ночью, и запахи, оставленные энергично двигавшимися телами на кровати.

Сколько же раз она клялась себе, что турнирная круговерть не сломает ее, и все же ее решимость потерпела неудачу при первом же искушении.

Живот свело, и она поспешно присела на ночной горшок. Очень больно — и в моче какие-то беловатые разводы.

Когда, наконец, она смогла двигаться, то наклонилась к кувшину с водой, вылила часть содержимого в деревянное корыто и вымыла себя полностью, а затем растерла бедра полотняным полотенцем, пока кожа не покраснела и не воспалилась. Тогда она оделась и упрятала волосы под плат. Ты скрываешь золото здесь…

Она стиснула зубы от новой волны тошноты и, сдернув окровавленную простыню с кровати, вышла из шатра.

Проясняющийся рассвет заставил ее вздрогнуть, а головная боль усилилась, пока не засела где-то над бровями горячим и тяжелым слитком. И как ее отец мог злоупотреблять этим день ото дня, если тело будто наливается отравой так, что и не поймешь, что болит больше всего?

Манди прошла к берегу реки и бросила простыню в воду. Затем она стала бить по ткани камнем, пока кровь не растворилась, как самое простое пятно. Тогда она выжала полотно и развесила его по нескольким кустам для просушки.

Лагерь, раскинувшийся перед ее пристальным взором, представлял собой обширное поле с шатрами, палатками и грузовыми повозками, многочисленными воинами и лошадьми. Его размер был раздут присутствием принца Иоанна, графа Мортейна. Она видела его знамя, трепещущее над шатром, и все вокруг было заполнено пестрыми одеждами оруженосцев, посыльных и слуг. Новое наступление против французов было, вероятно, неизбежно, и это сулило опасную, но постоянную занятость для Харви и Александра. Она мысленно содрогалась, частично опасаясь за них, частично — за себя. Это привело ее к выводу, что нельзя так зависеть от них. Доверие так легко может быть предано…