Победитель, или В плену любви - Страница 16

— Завтра останешься в лагере, — сказал он брату. — Надо почистить и смазать доспехи.

И тут же добавил:

— При всем твоем бойцовском мастерстве мне будет куда спокойнее знать, что ты находишься не слишком близко от ристалища.

Александр только осторожно пожал плечами. Боль в ребрах не способствовала желанию спорить, да и вообще после сегодняшних приключений не хотелось пока что лезть в гущу событий.

Неслышно из полутьмы выплыла Манди и наклонилась между сидящими, убирая со стола пустую посуду. Аромат смолистых курений и лаванды коснулся ноздрей Александра. А Харви глянул на девушку, сощурился и воскликнул с негодованием:

— Вы что, закутали ее в плат? Такие замечательные косы!

— Пришло такое время, — сообщила Клеменс, выходя из шатра, где при светильниках заканчивала шить. — Вы, к сожалению, не единственный, кто обратил внимание на ее волосы, Харви. Она уже больше не ребенок, а молодая женщина, а в нашем семействе придерживаются приличий.

Больше всего Харви поразила чопорность тона, которым заговорила Клеменс, но рыцарь быстро овладел собой и сказал:

— Да, конечно… Просто все так неожиданно… К сожалению, это правда… — Он улыбнулся Манди. — Я ведь помню ее малышкой, по колено мне ростом… Как летит время!

— Вот именно, — согласился Арнауд с печалью.

А Манди подергала за край плата и пожаловалась:

— У меня от него все зудит, так жарко… Такая дрянь…

— Очень скоро привыкнешь, — отозвалась Клеменс. — Через пару недель станешь чувствовать себя неловко с непокрытой головой.

— Но другие девочки ничего такого не носят.

— То, что приличествует вам, никак не связано с уровнем их воспитанности. — В тоне матери ощущалось острое предупреждение.

— Да, но мне…

— Достаточно. Манди, — прервал ее Арнауд. — Ты смущаешь наших гостей и ставишь себя в неловкое положение: Ты будешь носить плат, потому что мы решили: пора. И больше ни слова об этом.

Подбородок девочки задрожал; Манди поджала губы, схватила пустой кувшин и исчезла в шатре, оставив всех в неловком молчании.

С напряженной улыбкой Харви поднялся, помог встать Александру и сказал, разряжая обстановку:

— Доигрался, Арнауд. С утра у тебя была одна женщина на руках, а теперь целых две.

Арнауд чуть принужденно фыркнул:

— Девушка с характером. Вспыхнет, а чуть позже начинает раскаиваться.

Он, тоже поднялся и пошел проводить братьев де Монруа. И уже отойдя от света очага, сказал:

— Да, две женщины на руках, и одна — с ребенком. Вот так. Где-то в канун дня святого Мартина я снова стану отцом.

— Так вот почему ты сегодня на ристалище дрался как лев! — воскликнул Харви. — Мои самые сердечные поздравления вам обоим. — Он обнял и похлопал друга по спине. — Надеюсь, малыш будет похож на мать.

Арнауд сказал со слабой улыбкой:

— Лишь бы не слишком велик — надо подумать о матери… — Он оглянулся, пристально и с беспокойством посмотрел на Клеменс, сидящую у огня, кивнул и продолжил. — Нам с Манди надо будет помогать… И надо пораньше позаботиться о пристанище на зиму. Сами понимаете, она не каждый год рожала; мы пытались быть осторожными…

Расстроенное выражение лица Арнауда мгновенно отрезвило Харви, но что он мог посоветовать? О родах он знал разве что дело это грязное и опасное, впрочем, и Арнауд знал не намного больше.

— Ну если что понадобится — я всегда пожалуйста. Только свистни, — сказал Харви и еще раз, но бережнее, как бы в знак поддержки, похлопал напарника по плечу.

Харви и Александр были уже на полпути к своему шатру, когда наткнулись на человека, с пьяным отчаянием ползущего по молодой травке. Ряса монаха-бенедиктинца была изодрана; кружок давно не бритой тонзуры изрядно зарос щетиной.

Харви фыркнул не столько с удивлением, сколько с отвращением, и со словами: «Снова заблудились, брат Руссо»? — поставил слугу церкви на ноги.

— Алекс, помоги его поддерживать.

Кривясь от брезгливого отвращения, Александр подхватил «брата Руссо» за предплечье. Оказывается, даже просто находиться рядом с монахом было непросто, а этот еще источал зловоние винного перегара и давно немытого тела.

Покрасневшие глаза бегали из стороны в сторону и остановились неподвижно, хотя осмысленного выражения так и не приобрели; икнув, монах сказал: «Carpe diem, quam minimum credula poster», и тут же уронил голову на грудь.

— Ты разобрал, что он там несет? — спросил Харви. — Как напьется, так по латыни только и шпарит.

— Это из Писания. «Не заботьтесь о дне завтрашнем, он сам о себе позаботится», — сказал вполголоса Александр, стараясь поменьше вдыхать монашеское зловоние. Не человек — полуразложившийся труп; и так похож на персонаж из ночных кошмаров…

— А похоже на философизмы самого брата Руссо. Пошли, отведем его в палатку.

Поддерживая, но чаще волоком, они доставили брата Руссо на другую сторону центрального лагерного кострища; там, где стали часто попадаться женщины и дети в тряпье и лохмотьях, стояла обветшалая полотняная палатка, на одном из кольев которой был укреплен грубый деревянный крест.

Как только они оказались внутри, то разжали руки, и брат Руссо рухнул как подкошенный на свое ложе — дощатые нары с пучком несвежей соломы. Впрочем, через несколько мгновений он отверз уста и произнес: «Dominus vobiscum», сотворил нетвердою рукою крестное знамение — и окончательно провалился в пьяный сон.

Александр машинально перевел:

— Идите с Богом. — И братья выбрались из палатки.

— Его можно спокойно оставить, — сказал Харви. — Ничего с ним не случится. Я его уже не раз приволакивал отсыпаться.