Победитель, или В плену любви - Страница 81

— Ты сделал все самое лучшее, что мог, — сказал Александр коротко. — Но не я позорю имя де Монруа.

Его голос был наполнен презрением.

Визит к Реджинальду не доставлял никакой радости, но, однако, они все-таки оставались единокровными братьями.

— Мне жаль, — сказал Александр менее воинственным тоном. — Но каждый из нас воспринимает ситуацию, очевидно, по-своему.

Реджинальд бросил на него настороженный взгляд.

— Я удовлетворен твоим извинением, — сказал он. — Ты всегда был испорченным и капризным ребенком. Я полагаю, что ты останешься, по крайней мере, чтобы отобедать и переночевать?

— Если это не окажется чрезмерным испытанием моей и твоей терпимости.

Губы Реджинальда сложились в столь редкую для него сухую улыбку.

— Единственный ответ этому — подожди и посмотри, — сказал он и приказал своему оруженосцу принести вина.

— Итак, — старший брат отхлебнул первый глоток из кубка, — что привело тебя домой, в Вутон Монруа от круговерти турнирной славы?

Александр посмотрел в свой кубок. Оруженосец не заполнил его до краев.

— Вутон Монруа — твой дом, а не мой, — сказал он, пожимая плечами. — Я не более чем странник, посещающий старый дом, в котором некогда жил. У меня было дело к Томасу Фитц-Парнеллу в Стаффорде, и Вутон Монруа — не слишком далеко. Я думаю, что, возможно, я прибыл, чтобы показать тебе, что я могу идти своим путем в этом мире.

Реджинальд поскреб пальцем лысину.

— Я подумал, что ты прибыл требовать места у моего очага, — признался он, — как рыцарь домашней свиты.

— Я не стал бы подвергать столь тяжкому испытанию ни твой, ни мой замечательный характер, — натянуто сказал Александр. Он глотнул вина и задрожал. Боже, ну и гадость! — Нет, я могу найти стоящую работу в другом месте.

Какое-то время он колебался, шевеля губами, словно смакуя вино.

— Осенью Харви сломал ногу. Его конь упал на него, и кость голени сломалась. Я отвез его в монастырь в Пон л’Арк и дал серебра монахам, чтобы те позаботились о нем, но не знаю, жив ли он еще.

— Ты не остался с ним?

— На это имелись причины. — Александр избегал презрительного взгляда Реджинальда.

— И ты не собираешься сообщить мне, каковы они?

— Нет. — Александр пристально оглядел мрачный неопрятный зал, сожалея, что приехал сюда. Это казалось обязательным в то время, но первое, что произошло, — тревожное столкновение с подприором Алкмундом, и вот теперь эта неестественная, напряженная беседа с братом, который всегда был чужим для него.

Воцарилась неловкая пауза. И затем Реджинальд пробормотал что-то относительно молитв за Харви и, как о чей-то подходящем случаю, помянул Кранвелл.

— Уверен, что приор Кранвелла охотно исполнит эту обязанность, — сказал он, склонившись над кубком. — Хотя ты не прижился там, более того, причинил им много неприятностей, отношения между нами все еще сердечные. В самом деле я подумываю о переносе могилы нашего отца в их часовню.

— Ты что? — Александр едва не поперхнулся.

— Сельская церковь не годится для упокоения де Монруа. Она слишком маленькая и протекает в дождь. Я говорил с приором, и он соглашается со мной.

— Приор! — вскричал Александр, задыхаясь. — Да быть такого не может! Он не видит дальше собственного носа, не говоря уже о планах на будущее Кранвелла!

— Не приор Жискар! — прервал нетерпеливо Реджинальд. — Он умер в прошлом году от лихорадки груди. Нет, я имею в виду приора Алкмунда. Он был возведен в сан на празднике святого Жиля.

На сей раз Александра едва не вырвало, и он был вынужден наклониться в сторону, чтобы сплюнуть.

— Как можно докатиться до такой глупости, чтобы выбрать его приором? — спросил он сдавленным голосом.

Реджинальд нахмурился.

— Он был признан лучшим человеком для такого дела, способным исполнителем, красноречивым оратором, набожным человеком.

— Дьявольщина! — отчаянно прервал Александр. — Ты знаешь, почему я убежал из монастыря?

— Ты не подчинялся правилам, и тебя ожидало серьезное наказание, — сказал Реджинальд холодно. — У меня нет никаких причин усомниться в словах монахов.

Александр покачал головой и выдохнул сердито.

— Конечно, у тебя нет никаких причин, — передразнил он: — Что значит мое слово против их слов? Ваш способный, красноречивый набожный человек полез щупать меня в дортуаре на лестнице по пути к заутрене, и когда я ударил его, защищаясь, и он упал с лестницы, они связали мне запястья и бросили меня в темницу, как будто я виноват!

Он посмотрел Реджинальду в глаза, и на мгновение Реджинальд встретил его взгляд, но затем отвернулся, сжав челюсти. Александр видел, что брат не хотел верить. Легче было отвернуться.

— Я любил нашего отца, — сказал Александр, не просто с тошнотой, но с отвращением. — Мысль об Алкмунде, молящемся на его могиле, тошнотворна для меня. Это похоже на то, будто снова поставляют для него мою голую спину.

— Не надо смешивать дерьмо с соломой, — сказал Реджинальд резко. — Приор Алкмунд — часть силы нашего сообщества. Что ты когда-либо дал Вутон Монруа?

— А ты? — парировал Александр и вскочил на ноги, оставляя нетронутым остаток его вина.

— Куда ты собираешься идти?

— Навестить могилы родителей. Я предпочитаю их компанию, — сказал он злобно. — Они умеют лучше слушать, чем ты.

Интерьер маленькой деревенской церкви Вутон Монруа вызывал только холодную горечь. Птичий помет запятнал стропила, и ряды воробьев взгромоздились на руках оливкового деревянного креста на алтаре, их перья так взъерошились, что их головки почти исчезли. Дыша паром в холодном воздухе, Александр преклонил колени перед алтарем и воробьями, затем зажег свечи для душ его матери и отца, для Харви и Манди.