Победитель, или В плену любви - Страница 82

Надгробие Адама де Монруа находилось в алтарной части, ноги деревянного изображения опирались на льва, чтобы показать, что умерший участвовал в крестовом походе. Руки, слишком большие по отношению к другим частям тела, были соединены ладонями вместе в молитве, и меч был прикреплен поперек гербового щита. Лицо скульптурного изображения, обрамленное кудрями, было мягким и гладким, не напоминая ничем крупного белокурого и сердечного человека, которого помнил Александр. Его отец уважал церковь, но его кости не будут упокоены в Кранвелльском монастыре, потому что Вутон Монруа был его истинным домом.

Александр коснулся холодных деревянных рук и понял, что он не подумал спросить Реджинальда, не намерен ли он переносить в монастырскую церковь и прах жен его отца. Они лежали с обеих сторон. Леди Эрменгард — деревянная резьба лишь намеком обрисовывает ее длинное покрывало, и его мать, леди Анна. Она не спала бы спокойно среди монахов, но он сомневался, что они примут ее в свое сообщество.

Мастер вырезал ее платье по указаниям его отца и по ее тунике — она носила разрезной вышитый далматик с широкой цветной каймой. Пока он смотрел на нее, Александру почти казалось, что он уловил дыхание экзотических воздушных духов, которые она любила прикладывать к запястьям и шее. Ее волосы обладали цветом и сиянием глубокой черноты с блеском золота, и она подчеркивала свои темно-коричневые глаза косметикой. Он помнил также крест из золота, украшенный аметистами, мерцающий на ее груди, и свои маленькие пальцы, играющие с драгоценным камнем. Неосознанно он коснулся креста — но дотронулся только до его простой серебряной копии.

В беззвучной речи он поклялся вернуть византийский крест и попросил у матери и отца их прощения и благословения. С глубоким сожалением, которое жгло утолки его глаз, он подумал, что не может спросить их совета.

Оставив церковь, он пересек заснеженную тропинку к пивной, решив подкрепиться прежде, чем возвратится к владельцу. Он совершенно не спешил возвращаться. Лучше деревня, чем холодное гостеприимство Реджинальда и горькое вино.

Свежее пиво было недавно принесено хозяйкой пивной, и завсегдатаи ужинали и пили с таким энтузиазмом, что запасов явно не могло хватить надолго. Установилась тишина, когда Александр нагнулся под низким косяком и вступил в крошечную дымную комнату, но, когда он продемонстрировал серебряный пенни и попросил с расстановкой на английском языке еды и питья, хозяйка сама выступила вперед, вытерла руки о передник и провела его к табурету на трех ножках вблизи очага. Ему дали в руку дешевую глиняную кружку, и мера пенистого золотого пива полилась в нее. К этому были присовокуплены ломоть черствого хлеба и кусок разрезанной копченой колбасы.

Беседа возобновилась, но Александр мог почувствовать неловкость других посетителей пивной. Он не принадлежал их среде; он был незнакомец, знатный человек, с мечом на бедре. Но еще меньше его тянуло к Реджинальду.

Дверь пивной снова со стуком открылась, и в снежном вихре показался молодой человек в серебрящемся инеем плаще; край плаща от движения отогнулся, и мелькнул полосатый кошачий мех.

— Вина, — сказал молодой человек на ломаном английском. — Годфреда, дайте мне вино. — Он порылся в мешочке на поясе и точно так же, как Александр сделал десятью минутами назад, подержал серебряный пенни.

— Мое пиво уже стало недостаточно хорошим для вас? — Женщина фыркнула, но взяла деньги.

— Мне надо кое-что покрепче, чтобы согреть брюхо, — ответил он с дрожью и направился к очагу.

— Ничему хорошему вас эти, из монастыря, не научили, — сказала она, задрав нос, вышла из комнаты, возвратившись через минуту с глиняной флягой вина. — И не надо смотреть на меня так, Джолин, я же не говорю, что совершенно ни к чему околачиваться невесть где в такой чернеющей ночи.

— А это не ваше дело, где и чем я занимаюсь, — парировал молодой человек и сделал первый глоток, потом второй, помедленнее, допил и протянул руки к огню.

Его глаза с тяжелыми от усталости веками скользнули по Александру.

— Среди нас незнакомец, — сказал он, и насмешливая улыбка изогнула его узкие губы. — Вы тоже побывали в диком лесу?

На шее сакса виднелись свежие следы любовных игр, чьи-то укусы и засосы, и красный отпечаток пальца портил прекрасную линию его подбородка. Александр связал появление молодого человека со словами хозяйки пивной и его собственной ранее встречей с братом… Нет, отцом Алкмундом. Теперь он имел ответ на вопрос, что монах делал там один.

— Я видел волков, — ответил он, акцентируя английское произношение. — Вы жжете древесный уголь?

— Да. — Молодой человек пил свое вино.

— И приор Алкмунд преодолел весь путь из Кранвелла один, не убоясь волков, чтобы купить древесного угля?

Тонкая кожа покраснела больше, чем только от действия вина.

— Откуда вы знаете… Кто вы?

Установилась мгновенная тишина, не столько осторожная на сей раз, сколько неодобрительная.

Жуя свой хлеб и колбасу, Александр поглядел на молодого человека, который встал на пороге, отряхивая снег с башмаков. Вьющиеся бронзовые волосы разметались по его плечам, и его прекрасные, почти женские черты были искажены — но не от холода.

— И что вы в этом понимаете? — Молодой человек глумился, но теперь, его лицо стало ярко-красным.

— Больше, чем вы, — ответил Александр устало, и, осушив свою кружку, поднялся, чтобы уехать.

— Я на свете живу побольше вас.

Александр скривился.

— Когда-то я был послушником в монастыре. — Он закончил трапезу и отер руки о плащ. — Слово предупреждения вам. Волк откусит вашу руку, если вы подойдете слишком близко. Или ударьте первым, или сохраняйте дистанцию. Серебро в вашем мешочке, брошка на вашем плече. Это ваша цена?